È

Дарежан Омирбаев: «Язык кино – система координат»

Дарежан Омирбаев: «Язык кино – система координат»

Баубек Ногербек. Дарежан Каражанулы, многие кинематографисты, посмотрев ваш фильм на IV МКФ «Евразия» в Алматы, на обсуждении за круглым столом высказывали мнения, что «Шуга» не имеет никакого отношения к «Анне Карениной» Льва Толстого. Что было для вас главным в «Шуге»?

Дарежан Омирбаев. Есть очень много экранизаций «Анны Карениной». На тот же IV МКФ «Евразия» приехали три актрисы, игравшие Анну Каренину, не считая Айнур Турганбаеву. Это Софи Марсо, Жаклин Биссет и Эммануэль Беар. Я видел четыре или пять экранизаций романа. Где-то лучше сделано, где-то хуже, но все они сняты с одним желанием – сфотографировать роман. Конечно, можно очень интересно, талантливо это сделать. Но я хотел перенести роман на язык кинематографа. Мне кажется, оригинальность «Шуги» не в том, что «Анну Каренину» перенесли, во-первых, в XXI век и, во-вторых, в совсем другую страну. Нет, это не самое главное, это может сделать любой. Например, недавно я слышал, что режиссер из Южной Африки снял «Анну Каренину» и его героиня – дама весом в 100 килограммов живет в деревне. Весьма интересная интерпретация романа, но фильма я не видел… Рассказать эту историю с помощью киноязыка – вот что было важно для меня… И потом в титрах написано: «по мотивам романа…». А «по мотивам» означает, что взят только сюжет. Хотя все основные сцены присутствуют.

Я думаю, что «Шуга» к роману Толстого имеет отношение, потому что мы сейчас находимся примерно в том же положении, что Россия тогда, в эпоху зарождения капитализма. Вронский – «новый русский» того времени. Он был западным человеком. Любил американцев, ему, может быть, даже немного было стыдно за то, что он русский, хотя он и отправляется в конце романа на войну с турками… В фильме получилось такое совпадение: Айдос Сагатов, исполнивший роль Вронского – певец. Он поет на казахском языке, но не говорит на нем. Рок на казахском это красиво, вот он и поет на нем, хотя не говорит. Это показуха. Такое же показушное чувство было и у Вронского. В начале романа, когда рабочий попал под поезд, вдове он дал 200 рублей, а это, по нынешним меркам, 2000, а может и 20 000 долларов. Вроде щедрый. Но в конце романа, когда Долли приезжает к Анне, которая уже жила с ним, Вронский ведь не накормил лошадей. «Жадные господа» - говорил кучер Долли о нем и его окружении. Он, как западный человек, старался не тратить деньги. Таких людей сегодня полно в наших обеих столицах.

Кадр из фильма «Шуга»
Кадр из фильма «Шуга»

История «Анны Карениной», может, и немного чужеродна для нашего народа. Но я не хотел кого-то шокировать или взбудоражить наше общество. Моя цель была в другом – взять как либретто сюжет и получить из него кинематографическую форму.

Б. Ногербек. А почему фильм называется «Шуга»? Картина ведь запускалась как «Айнур»? «Шуга» в переводе с казахского означает «мягкая, нежная материя», «Айнур» ­– это «лунный свет». Вы не опирались на семантику имен?

Д. Омирбаев. Еще до того, как мы запустились, актриса Айнур Турганбаева говорила мне: «Что же, я буду играть героиню-тезку?». Я запомнил ее слова. И потом мы все вместе выбрали имя «Шуга». Я предложил ей это имя, она сразу согласилась. Есть потрясающая повесть «Памятник Шуги» казахского классика Беимбета Майлина, ставшего жертвой сталинских репрессий. Это его первая повесть, она написана в 1915 году. В ней он реалистически обрисовал трагическую судьбу казахской девушки, вынужденной подчиняться обычаям. И я подумывал перенести эту повесть в современную жизнь и снять фильм. Но как-то не получилось. Однако в меня запало это имя… Шуга – серьезное имя, даже немного трагическое, я бы сказал. Шуга стала архаическим именем. Хотя оно красивое и звучное, но сейчас оно крайне редко встречается, я пока еще ни разу не встречал.

Б. Ногербек. Дарежан Каражанулы, с чем связан тот факт, что в двух своих последних фильмах вы обращаетесь именно к русской литературе, к рассказу «О любви» А.П. Чехова и роману «Анна Каренина» Л.Н. Толстого? Ведь вы никогда ранее не обращались к литературе, снимали фильмы по собственным сценариям…

Д. Омирбаев. Наверное, это связано с тем, что я в юности очень много читал русскую литературу, особенно прозу. И она мне, одинокому провинциалу, помогла выжить в большом городе, как ни странно. Я, конечно, читал и казахскую литературу, и зарубежную… Литература разная бывает. Есть такая литература, которая так и просится на экран. Почему бы ее не использовать? И еще мне кажется, что именно русская литература – самая сильная в мире…

Кадр из фильма «Шуга»
Кадр из фильма «Шуга»

Б. Ногербек. А по каким именно критериям? Каковы ваши аргументы?

Д. Омирбаев. Например, такой писатель, как Куприн, был в русой литературе во втором Эшелоне. А в любой другой стране, в другой литературе он, скорее всего, был бы в первом эшелоне. Или, допустим, взять такую империю, как Англия. У них есть Шекспир, а у русских Пушкин, Байрона можно сопоставить с Лермонтовым, Вальтера Скотта – с Достоевским. А у русских есть еще и Гоголь, и толстой, и Чехов. Поэтому я считаю, что русская литература, именно проза – самая сильная в мире. И я как-то читал, что «литература – это самое сильное, что получилось у русских».

Это, конечно, очень грубо и приблизительно, но можно какие-то сравнения делать. Скорее всего, французская живопись сильнее, чем русская, а французский кинематограф сильнее, чем русский или английский кинематограф. В русском кино есть Тарковский, которому французы могут противопоставить Годара, например. Но у французов есть еще и Брессон, и Трюффо, и Ромер… То есть, у русских такого калибра режиссеров не так много, как у французов. Или, допустим, взять эпос. Эпосы есть в каждой стране. У казахов, например их более десяти, а у многих других – один-два, у кыргызов, к примеру, один – «Манас». А казахи в жанре литературы превзошли другие народы, так же, как и русские в прозе. Я говорю именно о прозе, потому что плохо знаю поэзию.

Но есть и еще одна причина моего обращения к Чехову и Толстому.

Б. Ногербек. И какая же?

Д. Омирбаев. Я взял два этих произведения потому, что они очень кинематографичны. Первая встреча Вронского и Анны Карениной в поезде – это встреча взглядов. Тут есть изображение плюс монтаж. На стыке двух пар глаз – Анны и Вронского, снятых по отдельности и смонтированных, возникает что-то третье. Хотя и слов нет, а чувство уже есть. От этого я просто получаю удовольствие в кино. Это мой язык… А в рассказе «О любви» пара не очень-то и контактирует, не целуется, только в конце. Но то, как они сидят и соприкасаются их локти, или они встречаются взглядами за столом, и это чувство красоты женщины, что и в «Анне Карениной», - все это так и просится на экран. Это хочется снимать и монтировать. Эти произведения возбуждают кинематографический аппетит, азарт. Одним словом, они вдохновляют.

Кадр из фильма «Шуга»
Кадр из фильма «Шуга»

Б. Ногербек. Вы с юных лет увлекаетесь литературой, в том числе и русской классикой, которую вы перенесли на экран… А когда, собственно, вы решили стать кинорежиссером? Ведь вы по первой своей профессии математик, окончили факультет механики и прикладной математики Казахского государственного университета в 1980 году…

Д. Омирбаев. Я думаю, что это связано с тем, что в детстве я очень любил рисовать. Урок рисования был моим самым любимым. В классе у нас хорошо рисовали я и Канат Мусаев. Он впоследствии стал архитектором, у них вся семья рисовала. Но Канат плохо учился по другим предметам. А я неплохо рисовал и имел отличные оценки по остальным предметам. Но, к сожалению, этот предмет считался самым последним, наряду с физкультурой и трудом. С рисования частенько забирали на уборку или еще что-нибудь в этом роде. А мне всегда хотелось рисовать. Я думаю, выбор профессии кинорежиссера тесно связан с моей любовью к рисованию…

Б. Ногербек. Повлияла ли на ваше творческое мировоззрение, режиссерский стиль ваша первая профессия математика?

Д. Омирбаев. С одной стороны, немножко жалко, что эти пять лет, самых плодотворных, не потрачены на мою основную, нынешнюю профессию. Но нет худа без добра. Математика, конечно, дает очень многое. Именно с математикой, наверное, связано то, что я не ищу в искусстве каких-то эмоциональных подпорок. Гурджиев говорит, что многое из того, что мы называем искусством, на самом деле не искусство, а просто расширение эмоциональной сферы. Допустим, мы смеемся или плачем в жизни, но в кино или в романе режиссер или писатель это сделает интереснее, ярче, громче. Однако, по сути, все равно это те же самые слезы и тот же самый смех, просто увеличенные. Здесь много ума нет. Мне больше нравится искусство, в котором есть что-то от науки. Вот как шахматы, например. Это же не наука вроде бы, и не искусство, но в них есть какая-то взаимосвязь и науки, и искусства. В шахматах эмоций нет. Фигуры ведь не кричат, они не могут сами по себе двигаться. Однако когда играешь в шахматы, все же эмоции есть – переживания, напряжение, радость. Но все равно это не те эмоции, что в жизни, понимаешь? Вот это мне и нравится в искусстве. Или вот суфийские танцы, например. «Суфии, когда танцуют, они словно решают какую-то математическую задачу», - говорил Успенский. Это совершенно точно сказано. В суфийских танцах, в этих строгих движениях есть математика. Когда Гурджиев демонстрировал в Америке суфийские танцы, всех возмущало, что лица танцовщиков не эмоциональные. Они создают образ не лицом, а рисунком движений. Люди привыкли, что танцовщик должен быть эмоциональным – улыбаться, выражать чувства и лицом и телом. А это, на мой взгляд, не очень интересно. Есть более интересные вещи в искусстве…

Б. Ногербек. И какие же это вещи, на ваш взгляд?

Д. Омирбаев. Фильмы Брессона я ставлю выше, чем фильмы, к примеру, Бергмана. Бергмана я тоже люблю, но у Брессона есть «наука». Можно делать фильмы глубже и тоньше, чем эмоциональные, театральные картины.

Б. Ногербек. А что вы думаете по поводу такого высказывания Андрея Тарковского, как «время эмоционального искусства прошло»? Когда оно, по-вашему, завершилось, ушло из авангарда?

Д. Омирбаев. Мне кажется, эти два направления в искусстве всегда существовали параллельно. Те же суфийские танцы – они же были и раньше, тысячу лет назад… Мне не нравится театр. Там эмоции, слова, большие блоки… В театре не покажешь, к примеру, красоту вот этого стола, его освещение. Этого просто-напросто не будет видно зрителям. В театре важен голос, слова. А предмет в театре не интересен. Или взять животное, скажем, лошадь. Как красиво она скачет, гарцует – это невозможно показать в театре…

Б. Ногербек. Следовательно, ваш стиль, если я вас правильно понял, зиждется на научном видении искусства, мира вообще?

Д. Омирбаев. Но это не наука в традиционном понимании – математика или физика…

Б. Ногербек. Тогда, наверное, правильнее будет сказать, что вы за рациональное искусство, то есть, основанное на разуме, а не на эмоциях?

Д. Омирбаев. Нет, это не совсем так… Просто есть искусство более глубокое, нежели эмоциональное.

Б. Ногербек. Дарежан Каражанулы, я заметил во всем вашем творчестве одну такую яркую особенность. Все ваши фильмы, включая и дебютный короткометражный фильм «Шілде» («Июль»), - невеселые и холодные. Именно холодные. В них царят холодные взаимоотношения. Это особенно выражено в «Кайрате», «Кардиограмме» и «Киллере». Допустим, «Холод» в этих фильмах оправдан временем. Названные остро социальные фильмы были сняты в 90-е. Но в 2001 году выходит фильм «Жол» («Дорога»). Однако ситуация не меняется, «холод» в ваших фильмах остается. И эту же картину мы наблюдаем в ваших двух послденних фильмах-экранизациях – «О любви» и «Шуга». Почему так происходит?

Д. Омирбаев. Под словом «холодное» обычно подразумевается что-то мертвое, нежизнеспособное... Я надеюсь, что это не так... Такой вопрос возникает, наверное, потому, что мы разговариваем в разных системах координат. Я не буду говорить про свои фильмы. Возьмем для примера картины Брессона и Бергмана. Их отличие не только в том, что у Бергмана актеры играют более эмоционально, а у Брессона менее эмоционально. Нет. Просто у них разная система координат. Это совсем разные виды искусства, я бы даже сказал. Их очень сложно сравнить, как допустим, нельзы сравнивать кислое с длинным или квадратное с красным. У Бергмана, скорее, театральная система координат, хотя у него много крупных планов, которые делают его кино. В театре крупный план невозможен.

И еще. Как можно показывать, скажем, грусть или радость? Можно это всецело поручить актеру. И он покажет все это через эмоции. А можно ведь показать и с помощью предмета. Вот вам пример. У Хичкока есть финальная сцена, ххэппи-энд в одном из его фильмов, не помню названия. Герой и героиня едут в поезде и собираются заняться любовью. Безусловно, это можно талантливо сделать. Но как показал эту сцену Хичкок? Он показал поезд, который входит в туннель. Можно сказать, что это не эмоционально. Но это язык кино!

Уместно делать сравнения, кто быстрее бегает, если все бегут в одном направлении. А если один бежит, второй прыгает, а третий играет в шахматы, то как их можно сравнивать?

Касательно эмоций, можно еще добавить, что мы все-таки живем в научно-техническом мире. И когда ты хочешь ворваться в этот мир со своими страстями, это всегда выглядит отстоем. Поэтому театр, на мой взгляд, не современный вид искусства. Да, он существует во всех цивилизованных странах мира, многие люди ходят на спектакли. Но в глубине этот вид искусства не является современным, он не может быть таковым по своей природе. Люди чувствуют, что театр уже мертв, и поэтому театральные режиссеры начинают экспериментировать: вводят освещение, как в кино, испольуют видео и т.д....

Б. Ногербек. В вашем творчестве я заметил еще одну интересную тенденцию. Я говорю о женских образах. В ранних фильмах у вас практически не было женских героинь или, точнее, они не несли особой нагрузки. Но, позже, начиная с «Дороги», женские образы начинают все четче вырисовываться. И это по-особому проявляется в ваших последних фильмах «О Любви» и и «Шуга», где главной героиней становится женщина. Последний фильм даже называется женским именем. С чем это связано?

Д. Омирбаев. Это, наверное, связано с тем, что с возрастом у мужчин уменьшается уровень тестостерона в крови (смеется). И конечно, с годами эгоизма становится меньше. Ты начинаешь понимать свои возможности. Отношение к себе становится более скептическим... Конечно, первые фильмы – это о себе. Я, я и еще раз я. Но с возрастом многое меняется.

Б. Ногербек. Как вы думаете, «уменьшение эгоизма» повлияет ли на ваше творчество, стиль? Хотя заметно, что в «Шуге», так же, как и в «О любви» вы не изменили свой стиль. Все тот же почерк Дарежана Омирбаева – неспешный темпоритм, неэмоциональная игра актеров...

Д. Омирбаев. Невозможно поменять свой почерк. Точно так же и режиссерский стиль. Важноиметь свой собственный стиль. Не только в кино, но и вообще в жизни. Плохо, когда нет стиля. Поэтому мне американские фильмы менее интересны, нежели, скажем, европейские. Конечно, голливудское кино захватывает, оно профессионально сделано, но стиль у всех фильмов один и тот же. Там нет режиссера, он выступает как продюсер. В Голливуде не нужен режиссер. Спилберг – он гениальный продюсер, но не режиссер, как Годар или Брессон...

Б. Ногербек. А что вы думаете о кино для зрителей, для народа? Для вас важно признание широкой зрительской аудитории? Ведь вы снимаете авторское кино...

Д. Омирбаев. Иногда бывает так, что один зритель важне сотни. Один понимающий тебя зритель. Разве это секрет, что не все люди воспринимают произведения искусства? Вот вспомни, в классе у вас было около 30 человек. И сколько из них, допустим, любили математику? Один-два. Все вовсе не обязаны любить математику или бег. А почему тогда все должны понимать кино, произведения искусства? Это же не логично. Один-два из тридцати, а может и меньше, любят и понимают искусство. Для этого надо иметь что-то за душой...

Б. Ногербек. Дарежан Каражанулы, а что вы теперь намерены снимать? Имеются ли у вас замыслы, связанные с литературой?

Д. Омирбаев. Для начала хочу отдохнуть после напряженной работы над «Шугой»... А что касается замыслов, то их множество. Один из них – не знаю, смогу ли его реализовать, – снять фильм по роману Достоевского «Преступление и наказание». Этот роман, на мой взгляд, актуален в наши дни. Там так же, как и в «Анне Карениной», эпоха зарождения капитализма, когда деньги начинют играть все большую роль в человеческой жизни. Раскольников восстает как раз против этого. Зависть двигает им. Плюс тема ростовщичества – это та же сегодняшняя бансковская система. Все это интересно и современно. Словом, этот сюжет можно снять. И один из кандидатов на главную роль – это ты (смеется). Ты похож на Раскольникова, в моем видении...

Б. Ногербек. Серьезно? Внешне, фактурно, или как?

Д. Омирбаев. Надо пробы сделать... А для этого надо сначала сценарий написать.

Б. Ногербек. Ну что ж, дождемся вашего сценария. Успехов вам!

Д. Омирбаев. Спасибо, взаимно.

 

 

Баубек Ногербек

Журнал «Кинофорум» №2, 2008 г., Алматы

 

1 комментарий

, чтобы оставить комментарий

snezhana баймуханова

16 марта 2019, 17:35

Интересное интервью. Спасибо

Рекомендуем

Казахстанское кино

20 Апреля, 2018

Аскар Бисембин: «Сниму научную фантастику и уйду с профессии»

Режиссер и сценарист рассказал о своей большой мечте

Brod.kz

Кино от молодых режиссеров

В Алматы прошел показ короткометражных картин учеников Дарежана Омирбаева

Виталий

Казахстанское кино

17 Февраля, 2014

Ушел из жизни Канымбек Касымбеков

Известный кинорежиссер скончался на 71-м году жизни после продолжительной болезни.

Виталий

Казахстанское кино

23 Декабря, 2013

Экранизации классики в казахстанском кино

Сотворить хорошее кино на основе книги - дело нелегкое. В любой экранизации всегда будет определенное противоречие между первоисточником и его художественным киновоплощением. Еще сложнее переосмыслить классическое произведение и подать его в интересной форме. Среди казахстанских режиссеров за классику берутся только те, кто уже давно ничего не боится.

Виталий

Рецензии

25 Февраля

«18 килогерц»: что тревожит нашу молодежь?

Казахстанское кино

30 Марта

Завершились съемки нового фильма Адильхана Ержанова

Драма с элементами хоррора

Знай в лицо

Ерик Жолжаксынов

Актер

Меруерт Утекешева

Актриса

Куман Тастанбеков

Актер

Рифкат Ибрагимов

Оператор – постановщик

Болат Абдилманов

Актер

Олжас Сулейменов

Сценарист

Султанна Каримова

Актриса

Сламбек Тауекел

Режиссер